Content text Мамур. Глава 48. Падение с небес
Я не могу сказать тебе, как мне было больно. Я не хочу, чтобы ты знала, что боль существует. Анатомия страсти Когда дети что-то не получают, их грусть проливается слезами — это их единственный способ самовыражения. Это мощный инструмент достижения целей. Если что-то не получают взрослые, им не помогут слёзы. На Тае не было лица, когда он обратно сел в машину с кожаной папкой, зажатой в пальцах. Взгляд Чона едва скользнул по новому объекту, будто это было последними, что могло его заинтересовать. Не спросил, чем Миллер его расстроил, даже не заикнулся про таинственные бумажки. Так и остался в дрейфующей позе мудрого созидателя, готового в любой момент подставить плечо. — Это всё ты, — горьким укором. Догадкой. Даже если бы Чон был непричастен, он бы всё равно оказался единственным, кого можно было во всём обвинить. — Это твоих рук дело? — Сорвался на третьей ноте. — Это ты!!! Ты всё испортил!!! — внезапно налетел с кулаками в приступе неконтролируемой агрессии. — Ты подделал!!! Жестом Чон остановил водителя, сорвавшегося к нему на помощь. В помощи нет необходимости. Это не покушение. Всплеск эмоций, и очаг возгорания с лёгкостью обезврежен. И это они уже много раз проходили... Крики, кулаки. Чон без особых усилий поймал его руки, зажав в кольцо своих рук. Раз — и потушил. Прижал к себе. Тае ещё не рыдал, но его глаза слезились — ненавидящие. — Это же ты... — с быстро потухающей истерикой, с охватывающим бессилием. Будто в момент всё стало неважным, бездоказуемым. — Даже не понимаю, в чём снова перед тобой провинился, — тихо и спокойно куда-то ему в затылок. Водитель вышел. Хлопок двери переместил Тае в мистическое пространство, словно созданное кем-то только для них двоих, в котором время остановилось. За пределами автомобиля прохладой тянулась мгла, как в каком-нибудь американском хорроре, где двое в лесу или на шоссе притормозили, чтобы, ну, например, заняться сексом — перед своей внеплановой ужасающей кончиной. Больше никого. Больше ничего. Странно осознавать, что они единственные люди на всей Земле. В этот самый миг.
Но не страшно. А не страшно, потому что... — Это ты, — повторил задумчиво, глядя на сизый туман за окном, просочившийся в салон. — Если хочешь — я во всём виноват. — Выпустив из тесных объятий, оставил одну руку у него на талии, второй же убрал его выпавшую прядку за ушко, привлекая к себе пристальный, укоризненный взор. «Жаль, ты не видишь того же, что и я, — не озвучив. — Это всё ещё меня пугает». — За что ты так со мной? Я даже не могу знать своего отца? — Господин Ким не твой отец. Александрия ошиблась. Взгляды не встретились, а столкнулись. По встречке. Вдумчивые, откровенные. Разговор без слов. Обнажающий. Чонгук ненавидел так же сильно, как и любил этот проникающий укор. И не хотел от него прятаться. — Ты всегда врёшь с таким лицом. Даже если. — У меня не может быть скрытых мотивов прятать от тебя твоего отца. Зачем мне это? — Ты лжец. Даже если... — Нет никаких свидетельств того, что они спали. Почему ты веришь домыслам, а не фактам? — Я не верю только тебе. — Если бы я знал, что ты сильно этого желаешь, я бы сделал так, чтобы он стал твоим отцом. Температура на термометре доверия полетел вверх, но это всё ещё не «плюс». — Я не этого хочу. — Тогда скажи, чего ты хочешь?
Тае злобно усмехнулся, и в то же мгновение его лицо исказилось гримасой раздражения. — И что... Ну что ты сделаешь?! Создашь для меня радужный мир с единорогами? Посмотри на меня! На что похожа моя жизнь? Всё, чего я хочу, ускользает... Эти четыре года... — осёкся. — Ты даже не представляешь, чего мне это стоило, — отрывисто, как холодный ветер. — Не я по земле, а земля по мне ходила. — Верю, — примирительным полушёпотом. — Я знаю. И Тае знает — такие глаза, как у этого мужчины, могут быть только у удава, собирающегося обмануть глупого кролика. Гипнотизирующий зрачок. И хладнокровное сердце. — Не знаешь. Тебя не было рядом. Но сейчас неподходящее время, чтобы рассуждать о пользе расставания. — Тае. — Запрещённый приём номер один. — Ты несчастен — это моя вина. — Грязный трюк номер два. — Я знаю, что только моя. — Грубая сила раскаянья... — Это я не смог сделать тебя счастливым, хотя ты был в моих руках в том нежном возрасте, когда у меня были все шансы отсрочить или даже предотвратить твою болезнь. Даже так?.. Плохой однажды — плохой навсегда. Но не нужно. — Не хочу это слышать... Я тебе больше не мальчик из Юнивёрсал. Прибереги этот сопереживающий взгляд для других протеже. — Мистер Чон не перебивал, слушая со своей коронной невозмутимостью. Порой до дрожи в руках хотелось разбить эту маску лживой безмятежности! — Не знаю, что там у тебя на уме: хочешь ты вернуть меня, трахнуть или просто жалеешь — ничего не выйдет. Совсем. — Ты действительно не знаешь. — Это не ответ. — Что только ни сделаешь, чтобы не чувствовать себя хорошо рядом со мной. Но, Тае, я не такой уж ранимый. Теперь не такой уж... — Твоя кожа, должно быть, слоновья.
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Корею. Разразился смех, но его это не рассмешило. — Ты и правда толстокожий... — Тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок. Я хочу помочь. — Подчёркнуто: — Как семья. — Мы и друзьями никогда не были, когда успели стать семьёй? Дерзость не трогала Чона внешне, что не скажешь про внутренние ощущения. — И мы ещё можем стать друзьями. — Сейчас расплачусь. — Не надо, — без сарказма, но и без улыбки. — Вот именно — не надо. — Если бы у нас всё было хорошо, тебя бы не посетила навязчивая идея искать безымянного родственника. Счастливые люди не гоняются за призраками. — Мистер Чон, — снова холодный официоз, как невидимая черта между ними, — вы для меня такой же чужой человек. Все, кто были мне родными, гниют в земле. — Тае. — Подлый метод раз. — Прошлое нельзя изменить, ровно, как и нельзя им жить. Не смотри вниз. Падать отсюда больно. Он не о буквальности. Прошлое — это и есть пропасть. *** Очень редко он признавал свою слабость, будто не был ей подвержен, но ещё реже он её в себя впускал. Человек из глины. И лишь высокие температуры делают его прочным. Послушайте, глина — самый доступный и дешёвый природный материал. Ей можно придать любую форму — от кирпича до фарфоровой статуэтки. Но это уже не ей решать. Похоже на мир людей? Отличаются компоненты. За каждым таким человеком стоит свой гончар.